Менолли что-то пробормотала в ответ, но глаза у нее закрывались, несмотря на то, что из вежливости она изо всех сил старалась — не заснуть, пока Сильвина не уйдет. Наконец, дверь тихонько закрылась, и Менолли с облегчением вздохнула, Красотка сразу же свернулась клубочком рядом с ее ухом. Девочка почувствовала, как остальные файры тихонько возятся, устраиваясь вокруг нее. Теперь можно заснуть… вот только ноги гудят, да болят забинтованные пальцы.
Ей было тепло и удобно, тюфяк мягкий и толстый, ни одна травинка не колется, но сон почему-то все не шел. Девочка лежала, не в силах пошевелиться, в голове нескончаемым хороводом проносились невероятные события минувшего дня, а тело было словно чужое — оно отказывалось повиноваться и существовало как бы само по себе.
В комнате терпко пахло шкуркой Красотки, душистыми травами, которыми был набит тюфяк. Из окна доносился влажный аромат земли, принесенный ночным ветерком, иногда к нему примешивался горьковатый запах дыма. Весна еще не вошла в полную силу, поэтому по вечерам по-прежнему топили.
Странно не чувствовать запах моря… Ведь все пятнадцать Оборотов ее жизни, кроме самых последних дней, запахи рыбы и морской соли были ее постоянными спутниками. Какое счастье, что с морем и рыбой покончено навсегда. Больше никогда ей не придется потрошить голованов, рискуя снова располосовать себе руку! И пусть пока она не может пользоваться поврежденной кистью так, как ей хотелось бы, это дело поправимое. Теперь, когда, несмотря на все препятствия, она все же добралась до Цеха арфистов, для нее больше нет ничего невозможного. Она снова будет играть на гитаре и на арфе. Манора уверяла ее, что со временем пальцы обретут прежнюю подвижность. А ноги заживут уже совсем скоро. Теперь смешно вспомнить, как она безрассудно пыталась обогнать передний край Нитей. Но это состязание не только спасло ее от ожогов — оно привело ее в Вейр Бенден, к Главному арфисту Перна и к началу совершенно новой жизни.
Надо же, оказывается ее дорогой друг Петирон — отец мастера Робинтона! Она всегда знала, что старый арфист — замечательный музыкант, но ей никогда не приходил в голову вопрос: почему его заслали в Полукруглый, где только она одна могла оценить его талант? Если бы только Янус позволил ей сыграть на гитаре в тот день, когда в холд прибыл арфист… но ее родные так боялись, что она опозорит Полукруглый. Нет, этого не случилось и никогда не случится! Когда-нибудь отец с матерью убедятся, что она, Менолли, вовсе не позор для родного холда.
Так Менолли уносилась все дальше на крыльях мечты, пока мысли ее не прервал посторонний шум. В ночной тишине отчетливо раздались мужские голоса и смех. Это голоса арфистов — тенор, бас и баритон — оживленно беседуя, они, казалось, кого-то уговаривали. А вот и еще один голос, постарше, — дрожащий и брюзгливый. Менолли он сразу не понравился. Вот бархатистый баритон заглушил ворчливый тенор, мягко его увещевая. Потом, успокаивая расшумевшихся арфистов, раздался сильный баритон мастера Робинтона. Слов Менолли не могла разобрать, но звук его голоса убаюкал ее, и она уснула.
Расскажи мне, арфист, про дорогу,
Что, блестя, как серый агат,
Вьется змейкой меж полей…
Кто шагает вдаль по ней,
Уходя в золотой закат?
Менолли проснулась, как от толчка, повинуясь какому-то внутреннему зову, который не имел никакого отношения к восходу солнца на этой стороне Перна. За окном темнело ночное небо, усеянное звездами. Менолли ощутила рядом сонное тепло своих файров и с облегчением провалилась обратно в сон — она так устала…
Но вот солнце, залив светом наружные скаты крыш, заглянуло в ее окно, выходящее на восток. Постепенно его лучи пробрались в комнату и упали на лицо спящей девочки, и это необычное сочетание света и тепла разбудило ее.
Она лежала, еще не чувствуя своего тела, и пыталась сообразить, куда она попала. А постепенно вспомнив, задумалась: что же теперь делать? Неужели она пропустила общий сигнал подъема? Хотя нет, Сильвина велела ей выспаться как следует. Откинув меховое покрывало, она услышала хор поющих голосов. Знакомый мотив… Менолли улыбнулась, узнав одно из длинных сказаний. Видно, школяры разучивают его сложный ритм — когда-то в Полукруглом она сама так же занималась с детворой, пока болел Петирон, и потом, после его смерти…
Соскользнув с постели, она сжала зубы, предчувствуя боль от прикосновения к холодному каменному полу, и удивилась: нет, сегодня ступни уже совсем не болят, только, пожалуй, немножко отекли. Девочка выглянула из окна. Судя по длине тени, утро близилось к полудню. Ну и разоспалась же она! Потом, вспомнив, где находится, Менолли охнула — ведь от Бендена и Полукруглого ее отделяют добрых полматерика, значит она проспала еще часов шесть лишних! Счастье, что файры устали не меньше нее, а то, проголодавшись, они уже давно разбудили бы свою хозяйку.
Девочка потянулась и тряхнула кудрями, потом осторожно подошла к столику, где стояли таз и кувшин. Умывшись, она оделась и причесалась. Ну вот, теперь она готова вступить в новую, неведомую жизнь… Красотка нетерпеливо свистнула. Она тоже проснулась и теперь была не прочь перекусить. Крепыш с Нырком откликнулись жалобным писком. Придется поискать для них еды и притом немедленно. И так ее наверняка многие невзлюбят: надо же, у какой-то пигалицы — и девять файров! А если голодная стая начнет повсюду шнырять, то и самые терпеливые выйдут из себя.
Менолли решительно распахнула дверь в пустынный коридор. В воздухе витали дразнящие ароматы кла, свежего хлеба, жареного мяса. Оставалось идти прямо на запахи, чтобы обнаружить их источник.